|
06.11.2019, 20:22 | #1 |
Местный
Регистрация: 09.11.2007
Сообщений: 262
|
Re: Русские писатели о Толмачево.
Несмотря на сочувствие, пианистка старалась держаться от Аркаши подальше. На ее беду, держаться поближе к нам было еще хуже. У нас начались неприятности. Из-за буфетчицы.
На выходе нас окружила толпа молодых людей. Не шибко большая толпа, но для нас – достаточная. Пианистка упорхнула в неведомом направлении. – Поговорим? – предложили молодые люди. Вопрос не предполагал отказа. – Это человек, видевший смерть, – зачем-то сказал я, указывая на Толика. – Сейчас он увидит еще одну смерть. Твою, – сказал бритый наголо человек. – Погоди, – вмешался другой человек, тоже бритый наголо. – Это же Толик. – Вовик! – воскликнул Толик, и трудно было понять, чего в его голосе больше – восторга или испуга. – Толик! – закричал второй бритый, и в его голосе определенно содержался беспримесный восторг. – Братва, это Толик! Мы с ним на День ВДВ бухали. Десантник Вовик заключил в объятия спецназовца Толика. – Хрен с ней, с буфетчицей, – кричали все вокруг. – Бухнем от души! Доставай! Наливай! Я повторил сентенцию Ронсара про постель и могилу. Большого успеха не имел, но кое-как прокатило. Мы славно выпили. Нас проводили до железнодорожного моста и даже подарили на прощание литр какой-то сивухи. Тут надо отметить, что с правобережного Толмачева в левобережное люди ходят через железнодорожный мост. Напрямик. На машине нужно делать большой крюк, чтобы проехать через автомобильный мост. Мы вернулись в наше – деревенское – Толмачево и уселись на автобусной остановке. Если кто в Толмачево пьет, то всегда на автобусной остановке. Про Аркашу с пианисткой мы забыли. И вдруг он подкатывает. На мопеде. Бухой в дупелину. – А где пианистка? – спрашиваем мы. – Потерялась, – говорит Аркаша и смеется. – Как потерялась? – Сказала, что вас собираются убивать. Потребовала, чтобы я немедленно отвез ее домой. – И ты бросил товарищей в беде? – Я… я хотел… я не хотел… не мог, – бормочет Аркаша и лезет целоваться. Ко всем по очереди. – А дальше? – спрашиваем мы. – Дальше мопед заглох. – Где? – На Киевском шоссе. На Киевском шоссе – это километрах в семи. – Но ты же, – говорим, – как-то доехал. – Дайте выпить. Мы налили Аркаше полстакана. – Я мопед заводил, заводил… заводил, заводил… и вдруг он поехал. – Ты уехал и бросил пианистку черт знает где? – Я хотел развернуться, но не смог. – Идиот. – Я не идиот, – кричит Аркаша. – Я сейчас мопед заведу и поеду за ней. За моей, – говорит, – пианисткой. – Не сможешь ты его завести, – мрачно констатирует Толик. Он, разумеется, прав. Мотор, конечно же, не заводится. Видимо, наступила полночь, и мопед, как положено, превратился в тыкву. – Смогу! – кричит раздухарившийся Аркаша. – Я все могу! Хотите, сяду и насру посреди дороги? Мы равнодушно пожимаем плечами. Хочет – пусть насрет. Даже забавно. Аркаша садится на дорогу, спускает штаны и начинает гадить. Серьезно и сосредоточенно. Вдруг вдали слышится гул. Аркаша оглядывается и видит, что на него едет машина. Он пытается, так сказать, закончить с испражнением и надеть штаны. Но, как известно, это дело легче начать, чем закончить. Машина останавливается, и в свете фар блестит белоснежная Аркашина жопа. Через некоторое время из машины выходит пианистка. Как потом выяснилось, она эту машину на шоссе поймала и попросила подвезти. Пианистку просто узнать нельзя. Глаза выпучены. Губешки дрожат. Хочет чего-то сказать, да не может – задыхается от гнева и ненависти. – Это… это я от любви, – крикнул Аркаша. Пианистка любовный порыв не оценила. Ушла и даже не улыбнулась. Аркаша неделю ходил к ней в гости, но она не принимала. Любовь всей жизни увяла, не успев расцвести. – Он же хороший, просто выпил лишнего, – сказали мы пианистке при встрече. По сути, мы всего лишь повторили слова, которые она сама когда-то говорила. – Нет, – ответила пианистка. – Теперь я знаю, какой он на самом деле. На дороге он, можно сказать, показал свою сущность. – Он жопу показал, а не сущность, – заметил Толик. – Он показал сущность, – сказал я. – Просто она предстала нам в виде жопы. Пианистка ничего не сказала и ушла играть то ли Шопена, то ли Бетховена то ли на пианино, то ли на фортепьяно – я не разбираюсь. (Глеб Сташков) |